Почему Ярославна плачет в Путивле? Плач ярославны В путивле плачет

И. Козлов

ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ

(Княгине З. А. Волконской)

То не кокушка в роще темной
Кукует рано по заре;
В Путивле плачет Ярославна

Одна на городской стене:

„Я покину бор сосновый,
Вдоль Дуная полечу,

И в Каяль-реке бобровый
Я рукав мой обмочу;
Я домчусь к родному стану,
Где кипел кровавый бой;
Князю я обмою рану
На груди его младой“.

В Путивле плачет Ярославна
Зарей на городской стене:

„Ветер, ветер, о могучий,
Буйный ветер! что шумишь?
Что ты в небе черны тучи
И вздымаешь, и клубишь?

Что ты легкими крылами
Возмутил поток реки,
Вея ханскими стрелами
На родимые полки?“

В Путивле плачет Ярославна
Зарей на городской стене:

„В облаках ли тесно веять
С гор крутых чужой земли?
Если хочешь ты лелеять
В синем море корабли;
Что же страхом ты усеял
Нашу долю? Для чего
По ковыль-траве развеял
Радость сердца моего?“.

В Путивле плачет Ярославна
Зарей на городской стене:

„Днепр мой славный! Ты волнами
Скалы Половцев пробил;
Святослав с богатырями
По тебе свой бег стремил;
Не волнуй же, Днепр широкий,
Быстрый ток студеных вод,
Ими князь мой черноокий
В Русь святую поплывет“.

В Путивле плачет Ярославна
Зарей на городской стене:

„О река! Отдай мне друга;
На волнах его лелей,

Чтобы грустная подруга
Обняла его скорей;
Чтоб я боле не видала
Вещих ужасов во сне;
Чтоб я слез к нему не слала
Синим морем на заре“.

В Путивле плачет Ярославна
Зарей на городской стене:

„Солнце, солнце, ты сияешь
Всем прекрасно и светло!
В знойном поле что сжигаешь
Войско друга моего?
Жажда луки с тетивами
Иссушила в их руках,
И печаль колчан с стрелами
Заложила на плечах“.

И тихо в терем Ярославна
Уходит с городской стены.

Плач Ярославны — составная часть " " — произведения литературы 12 века.

"Плач Ярославны" иногда используется как выражение, обозначающее сильное горе.

Плач Ярославны (Заболоцкий)

Плач Ярославны (часть 3, I) в переводе (1938 - 1946) Заболоцкого Николая Алексеевича (1903 - 1958):

Над широким берегом Дуная,
Над великой Галицкой землей
Плачет, из Путивля долетая,
Голос Ярославны молодой:

«Обернусь я, бедная, кукушкой,
По Дунаю-речке полечу
И рукав с бобровою опушкой ,
Наклонясь, в Каяле омочу.

Улетят, развеются туманы,
Приоткроет очи Игорь-князь,
И утру кровавые я раны,
Над могучим телом наклонясь».

Далеко в Путивле, на забрале ,
Лишь заря займется поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру :

«Что ты, Ветер, злобно повеваешь,
Что клубишь туманы у реки,
Стрелы половецкие вздымаешь,
Мечешь их на русские полки?

Чем тебе не любо на просторе
Высоко под облаком летать,
Корабли лелеять в синем море,
За кормою волны колыхать?

Ты же, стрелы вражеские сея,
Только смертью веешь с высоты.
Ах, зачем, зачем мое веселье
В ковылях навек развеял ты? »

На заре в Путивле причитая,
Как кукушка раннею весной,
Ярославна кличет молодая,
На стене рыдая городской:

«Днепр мой славный! Каменные горы
В землях половецких ты пробил,
Святослава в дальние просторы
До полков Кобяковых носил.

Возлелей же князя, господине,
Сохрани на дальней стороне,
Чтоб забыла слезы я отныне,
Чтобы жив вернулся он ко мне! »

Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займется поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру:

«Солнце трижды светлое! С тобою
Каждому приветно и тепло.
Что ж ты войско князя удалое
Жаркими лучами обожгло?

И зачем в пустыне ты безводной
Под ударом грозных половчан
Жаждою стянуло лук походный,
Горем переполнило колчан ?»

Плач Ярославны (Жуковский)

Плач Ярославны в переводе (1817 - 1819) русского поэта (1783 - 1852):

Ярославна поутру плачет в Путивле на стене, приговаривая:
«О ветер, ты, ветер!
К чему же так сильно веешь?
На что же наносишь ты стрелы ханские
Своими легковейными крыльями
На воинов лады моей?
Мало ль подоблачных гор твоему веянью?
Мало ль кораблей на синем море твоему лелеянью?
На что ж, как ковыль-траву, ты развеял моё веселие?»

Ярославна поутру плачет в Путивле на стене, припеваючи:
«О ты, Днепр, ты, Днепр, ты, слава-река!
Ты пробил горы каменные
Сквозь землю Половецкую;
Ты, лелея, нёс суда Святославовы к рати Кобяковой:
Прилелей же ко мне ты ладу мою,
Чтоб не слала к нему по утрам, по зорям слёз я на море!»

Ярославна поутру плачет в Путивле на стене городской, припеваючи:
«Ты, светлое, ты, пресветлое солнышко!
Ты для всех тепло, ты для всех красно!
Что ж так простёрло ты свой горячий луч на воинов лады моей,
Что в безводной степи луки им сжало жаждой
И заточило им тулы печалию?»

Прыснуло море к полуночи;
Идут мглою туманы;
Игорю-князю Бог путь указывает
Из земли Половецкой в Русскую землю,
К златому престолу отцовскому.

Плач Ярославны (Бальмонт)

Плач Ярославны в переводе (1929 - 1930) поэта Бальмонт Константина Дмитриевича (1867 - 1942)

Свист ли копий или песня? Что за песня над Дунаем?
Ярославнин слышен голос. Как безвестная кукушка,
Кличет рано: «Полечу, мол, я кукушкой по Дунаю,
Омочу рукав бобровый я в реке Каяле быстрой,
Раны я утру на князе, кровь утру на теле сильном».
Рано плачет Ярославна на стене градской в Путивле ,
Кличет к ветру: «Ветр, ветрило, ты к чему насильно веешь?
Ты зачем, о господине, на своих нетрудных крыльях
Стрелы ханские бросаешь на бойцов, где он, мой Ладо?
Мало ль было в высях веять и летать под облаками,
Прилетев, качать-лелеять корабли на синем море?
Ты зачем мое веселье ковылями всё развеял?»

«Славный Днепр, пробил ты горы сквозь земли той Половецкой,
Святославовы суда ты, в стан Кобяков мча, лелеял,
Возлелей, о господине, моего примчи ты Лада,
Чтобы утром я не слала слез к нему на море рано».
Рано плачет Ярославна на стене градской в Путивле:
«Солнце светлое, свет-солнце, ты для всех тепло и красно,
Для чего же, господине, ты стремишь свой луч горячий
На войска, где он, мой Ладо? Для чего в безводном поле
Ты тоской им сушишь луки и колчаны затворяешь?»

Изображения

Исследователи о Плаче Ярославны

Лихачев Дмитрий Сергеевич (1906 - 1999):

"Слово О полку Игореве и культура его Времени" :

"В «Слово о полку Игореве» вставлено (инкрустировано) другое произведение - «Плач Ярославны», - очень напоминающее западноевропейские песни о разлуке. Как и песни о разлуке (chansons de toile), плач Ярославны, жены князя Игоря, оплакивает разлуку с мужем, ушедшим в далекий поход на язычников. Плачи автор «Слова» упоминает не менее пяти раз: плач Ярославны, плач жен русских воинов, павших в походе Игоря, плач матери Ростислава; плачи же имеет в виду автор «Слова» тогда, когда говорит о стонах Киева и Чернигова и всей Русской земли после похода Игоря. Дважды приводит автор «Слова» и самые плачи: плач Ярославны и плач русских жен..."

Айналов Дмитрий Власьевич (1862 - 1939):

"Заметки к тексту "Слова о полку Игореве"" :

"...Ярославна, дочь Ярослава галицкого, в плаче своем вспоминает родную реку Дунай и мысленно летит над этой рекой кукушкой с плачем <...> она мысленно стремится к родной реке Дунаю в ее отцовской области <...> Этими данными можно объяснить введение в плач Ярославны реки Дуная, а вовсе не подра­жанием песенным воспеваниям Дуная..."

Адрианова-Перетц Варвара Павловна (1888 - 1972):

"Слово О полку Игореве и устная народная поэзия" :

"...Плач Ярославны, в котором уже давно исследователями отмечено соединение двух традиций - народного причитания, с одной стороны, и заклинательных формул, с другой..."

Сапунов Борис Викторович (1922 - 2013):

"Ярославна и древнерусское язычество" :

"Можно легко установить, что по своему характеру "плач" Ярославны в основной своей части (три абзаца из четырех) является типичным языческим заговором. Структура "плача" повторяет обычную четырехчастную форму заговора, сохранившуюся до XX в., - обращение к высшим силам, прославление их могущества, конкретная просьба и заключение. Большое количество заговоров, записанных в XIX в., еще сохранили обращения к солнцу, месяцу, звездам, заре, ветрам, огню, молнии и другим силам природы"

(1799 - 1837):

"Песнь о полку Игореве" :

"...Подлинность же самой песни доказывается духом древности, под который невозможно подделаться. Кто из наших писателей в 18 веке мог иметь на то довольно таланта? Карамзин? но Карамзин не поэт. Державин? но Державин не знал и русского языка, не только языка «Песни о полу Игореве». Прочие не имели все вместе столько поэзии, сколь находится оной в плаче Ярославны, в описании битвы и бегства..."

Примечания

1) Галицкая земля — одна из пяти земель Русского воеводства в составе Короны Королевства Польского, Речи Посполитой c 1434 по 1772 год, до Первого раздела Речи Посполитой, когда эти земли перешли Австрии. Главным городом земли был Галич.

2) Путивль — древний город, который впервые упоминается под 1146 году в качестве важной крепости. Сейчас Путивль находится в Сумской области Украины.

3) Опушка — меховая обшивка по краям.

4) Каяла — возле реки Каялы, согласно «Слову о полку Игореве», произошло сражение князя Игоря Святославича с половцами в 1185 году. Расположение этой реки ныне точно не известно.

5) Забрало — старое русское название опускной решетки крепости.

6) На юру — 1) На открытом возвышенном месте; 2) У всех на виду.

15) Путивль — древний город, который впервые упоминается под 1146 году в качестве важной крепости. Сейчас Путивль находится в Сумской области Украины.

Вопросы на засыпку

Этот вопрос не дает мне покоя с тех самых пор, как я задумался о подлинности древней поэмы «Слово о полку Игореве». Исследователи уверяют нас, что поэма была широко распространена на Руси, что ее образы использованы другими авторами в своих трудах. Давайте согласимся с таким мнением.

Но тут же возникает вполне нетривиальный вопрос: почему ни одного экземпляра поэмы не сохранилось? Я уточняю. Ни одного экземпляра древнего списка хотя бы ХVI или XVII века, не говоря о более древних веках, как ни странно, не сохранилось. Если поэма была столь популярной, что ее цитировали, то не могли же исчезнуть все до одного экземпляра.

Или кто-то преднамеренно уничтожал все подлинное и заменял фальшивками?

Был какой-то один единственный текст найден вместе с другими, с него сделали две копии и подготовили в 1800 году публикацию, но и этот текст и часть тиража сгорели в большом московском пожаре 1812 года вместе с древними манускриптами Мусина-Пушкина. Рукописи сгорели, а дом, где они хранились, стоит до сих пор. Их, видимо, вынесли для того, чтобы от них не осталось и следа. Похоже, что кто-то был очень заинтересован, чтобы древние рукописи сгорели: нет документальных свидетельств, нет фактов, чтобы опровергать ту ложь, которая положена с фундамент отечественной истории. По сути все древности на Руси позднего происхождения, они созданы в основном после воцарения Романовых, то есть в XVII веке и позднее. А где шлемы, мечи, доспехи, колокола, короны, державы, скипетры, печати, ярлыки, грамоты и просто письма русских царей и великих князей доромановской России? Наконец, где гробы и саркофаги великих князей и царей? Все исчезло, все уничтожено или заменено дешевыми подделками, как и сама история России.

На мой взгляд, «Слово о полку Игореве» - это ярко выраженная подделка более позднего времени, иллюстрация к той истории, которую изготовили иностранцы по заказу русских царей из династии Романовых. Я не исключаю, что при создании «Слова о полку Игореве» авторы подделки пользовались какими-то действительно талантливыми произведениями русской словесности, древними манускриптами, какими-то рукописями на русском языке. Поэма – я это хочу отметить особо – не столь гениальна, как об этом толковали и толкуют комментаторы. Просто российское общество находится под гипнозом многочисленных комментариев и хвалебных отзывов. Бесспорно, есть в поэме талантливо исполненные фрагменты, местами неповторима лексика, четко продуман сюжет. Произведение тщательно выстроено, имеет сложную композицию. И все же это не подлинник. В пользу подделки свидетельствуют многие факты, в том числе плач Ярославны.

Надо особо отметить, что плач – принадлежность очень популярного в свое время литературного течения - сентиментализма. Сентиментализм (от французского sentumentalisme < sentiment «чувство») как литературное течение возник в конце XVIII – начале XIX века, направленное в противовес просветительскому рационализму. То есть чувства и чувствительность были противопоставлены хищничеству и торговому расчету. Яркими выразителями сентиментализма были Жан Жак Руссо во Франции, Лавренций Стерн в Англии, Фридрих Шиллер в Германии, Николай Карамзин в России. Само появление такого направления в литературе очень закономерно, даже в рамках официальной истории.

К XVIII веку завершился раскол мировой империи, закончилась эпоха жестоких разборок и междоусобных войн. Было разделено имущество старого имперского центра в Европе и захвачены победителями огромные заморские территории. Прежний единый мир с одним управляющим центром поделен на несколько, единая гигантская империя, занимающая все известные к тому времени материки, расколота, и новые правители монополий вдруг почувствовали себя очень значительными фигурами, сели на богато украшенные троны и взяли в свои руки золотое яблоко с крестом в качестве древнего символа единой верховной царской власти.

Из колоний теперь везут в Европу золото, серебро и дешевые товары, все схвачено, за все заплачено. История переделана в угоду правящей Реформации. Церковь раскололась на три великие течения. Пора остановиться, оглядеться, подумать о душевном состоянии верхушечного слоя общества. Но к этому времени образование стали получать и те, кто был на более низких социальных ступеньках. Они тоже начинают требовать своей доли от единого пирога. Выясняется, что они-то более других пострадали в ходе реформационных преобразований. У людей в новых метрополиях появилось больше свободного времени, которое можно использовать на самообразование, на чтение книг, за занятие художественным творчеством. Литература стала еще одним способом наживы. И услужливые литераторы, похоже, не без влияния религиозной литературы, стремятся выжать слезу у просвещенного читателя. За такие произведения больше платят. Не сентиментализм ли с его слезливостью вывел на площади народ, который начал класть на плахи своих прежних правителей? Впрочем, это тема для особого разговора.

Уточняю. Плач как жанр становится одним из самых главных направлений сентиментализма.

Вслед за автором апокалипсиса Святым Иоанном Богословом, напуганным якобы предстоящим будущим, герои литературных произведений начинают не только плакать, но и рыдать. Апокалипсис – предшественник сентиментализма, между ними нет многовекового разрыва, как нас пытаются убедить. Это плоды близких эпох, только апокалипсис рассказывает о событиях, которые предшествовали расколу мировой империи. Если можно грубо выразиться, то Иоанн рыдает о судьбе всего человечества в канун великого раскола, а сентиментализм как бы подводит итоги и завершает раскол, рыдая о судьбах конкретного человека. То есть к моменту зарождения сентиментализма новый мир слегка зализал уже нанесенные раны на теле и приступил к врачеванию душевных травм. Между этими событиями, апокалипсисом и сентиментализмом, – работа историков, хронистов, философов, которые разнесли события по хронологической шкале и создали новую, фальшивую канву мировой истории. Теперь требовалось эту канву наполнить фактами.

«Слово о полку Игореве» по сути – иллюстрация к той будущей истории России, которую потом напишет Николай Карамзин по инструкциям, полученным в научных центрах Западной Европы, по шпаргалкам, подготовленным иностранцами в Российской Академии Истории. Карамзин предварил свою работу над поэмой и историей Государства Российского поездкой по просвещенной Европе и «Письмами русского путешественника».

В «Слове о полку Игореве» одна из самых ярких сцен – плач княгини Ярославны. И хотя это литературное произведение, созданное в полном согласии с канонами сентиментализма, комментаторы зачем-то разыскали якобы подлинных прототипов. Ярославне якобы соответствует Ефросинья Ярославна, дочь Ярослава Владимировича Галицкого, «Осмомысла», вторая жена (с 1184г.) Игоря Святославича.

Когда твердо уверен и четко осознаешь, что история России была другой, отчетливо замечаешь и промахи «фальшиводельцев».

Плач, казалось бы, всегда сопровождал Русь, такую судьбу ей уготовили, быть униженной и обиженной. Ситуация сохраняется якобы с древнейших времен до настоящего времени. Народ, который обладает очень высокой степенью выживаемости и оптимизма, который в недавние времена объединял еще шестую часть суши, народ, который до сего дня обладает уникальным, очень выразительным и образным языком, не может иметь такой истории, которая ему оставлена западными реформаторами.

Русских, как и турок, просто выкинули из мирового исторического процесса. Почему? Русские даже в условиях жесточайшего террора власти и оккупации сохраняют и оптимизм, и трезвый взгляд, и стремление к справедливости.

Плакать – это прослезиться, проливать слезы, слезно скорбеть или умолять. Рыдать – это вопить, плакать вслух, навзрыд, воем. Плакать – это более искреннее выражение чувств. Рыдать – чаще всего работа напоказ, для оценки другими. И вовсе не случайно, в русском языке в прошлом появилось слово рыдальщицы, так называли в народе профессиональных плакальщиц по чужим покойникам. Плакальщица – это своя, рыдальщица – за деньги, за какую-то услугу, милость или за товар, это напоказ.

Плач Ярославны – это все-таки искренний плач, искренняя забота о ком-то, но вряд ли об Игоре. Плач Ярославны – это очень выразительная вставка в поэме, но она почти не связана с другими частями.

Вчитайтесь в тексты поэмы, и вы почувствуете нестыковки. Давайте разбираться вместе. Ярославна плачет по своему мужу, уехавшему далеко на войну. Он может погибнуть. Ярославна как бы мысленно сопровождает его в пути и ведает, что в каждый момент с ним происходит. Я знал немало людей, которые на больших расстояниях чувствуют душевное состояние своих близких: они спокойны, пока у их родственников все нормально, но чувствуют тот момент, когда родные попадают в беду. Ярославна почувствовала беду, свалившуюся на ее мужа, она словно незримо сопровождала его в походе, но – и это очень странно – она ни разу не называет князя по имени. Почему? А может быть, муж не был князем? А может быть, ее муж воевал совсем в другом месте? А может быть, у него было совсем другое имя? Количество вопросов возрастает. Закрадываются сомнения в достоверности событий, а от них недалеко до предположения, что в переписанном откуда-то отрывке не было никакого имени.

И вот что еще странно. «На Дунаи Ярославнын глас ся слышит» (цитируется по древнерусскому тексту, считающемся официальным). Что там слышится? «Полечю – рече – зегзицию по Дунаеви, омочу дебрян рукав в Каяле реце, утру князю кровавые раны на жестоцем его теле».

Сразу возникает вопрос, почему речь о Дунае, если Игорь вместе с братом повели свои дружины на Дон или Донец, как отмечено в некоторых комментариях? Дунай течет совсем в другом месте. Может быть, в той древней поэме, из которой позаимствован этот выразительный отрывок, действие происходило на Дунае?

Впрочем, может быть, Ярославна родом откуда-то с Дуная, ведь романовские историки помещают летописную Галицкую Русь где-то возле Дуная. Возможно, эту территорию назначили быть Галицией потому, что на старых имперских гербах была такая территория, и Романовы решили обозначить ее как бы в своих владениях. В частности, историки уверяют, что Галицкий князь Ярослав Святославич, отец Ярославны, управлял не только Киевом, но и Венгрией. Следы Галиции есть на юге Польши, в северных Карпатах, но в этом случае у Ярославны не должно быть воспоминаний о Дунае.
В обращении к Днепру Ярославна уточняет: «Возлелей, господине, мою ладу ко мне, а бых не слала к нему слёз на море рано». Из текста плача следует, что лада Ярославны воюет где-то на Дунае возле моря, а вовсе не на Дону. А потому и к Днепру она обращается только потому, что это кратчайший путь до моря и по нему до устья Дуная.

Одного этого факта достаточно, чтобы заметить подделку. Можно сказать, что это приспособленный к данному месту отрывок из какого-то не дошедшего до нас подлинного произведения прошлого. Так школьник вставляет в свои сочинения отрывки из чужих произведений, подгоняет их под свою тональность, пытается убедить всех, что это он сам додумался до этого, но на каком-нибудь пустяке обязательно споткнется. Плач Ярославны тоже выделяются и уличает переписчика в подделке. Казалось бы, пустяки – имя любимого князя не названо, место битвы указано возле моря - но они и подводят фальсификатора. Попытаемся во всем этом разобраться.

Путивль сегодня город не российский, а украинский, он стоит на реке Сейм, которая впадает в Десну, приток Днепра. Значит, и в старину, о которой рассказано в «Слове», он стоял на той же реке. Новгород-Северский, стоящий на реке Десне, – это ныне тоже украинский город, а по словам комментаторов «Слова», в прошлом им владел потомок черниговских князей Игорь Святославич (якобы 1150 – 1202), сын Святослава Ольговича, внук Олега Святославича, прозванного «Гориславичем». Два города, Новгород-Северский и Путивль, между ними менее ста километров. В одном произведении два эти города притянуты за уши. Между ними никакой прямой связи, если не учитывать комментариев, в которых Ярославну называют второй женой князя Игоря. Князь Игорь княжил в Новгороде-Северском, там, видимо, имел добротный дом, а жену оставил где-то за сотню верст в Путивле. Почему? Объяснения этому нет.

«Ярославна рано плачет в Путивле на забрале». Забрало, по Далю, подъемная решеточка впереди шлема, для лица, личник, наличник. По аналогии представляем древнерусский город. Забрало, похоже, это - укрепленная лицевая часть города, въездные ворота с надвратными построениями. Значит, когда в переводе мы читаем «на стене», это не совсем верно. Само слово забрало очень интересно и выразительно, она показывает, что за счет него как бы слегка расширяется то, чем владеешь. У крепости это, похоже, тоже решетка, выдвинутая вперед, стоящая перед воротами. Могли забралом назвать и весь комплекс укреплений у въездных ворот.

А в одном из современных переводов, адресованных школьникам, отмечено:
«Ярославна рано поутру плачет в Путивле-городе на стене зубчатой». Откуда появилась эта стена зубчатая? Уж если переводить прозой, то надо быть до предела точным.

Знаменитый поэт Василий Жуковский тоже не совсем верно перевел это место? У него «Ярославна плачет на стене».
А что говорится в других переводах? В переложении Аполлона Майкова читаем:
«Игорь слышит Ярославнин голос…
Там она, в Путивле, раным-рано
На стене стоит и причитает…»

В поэме нет ни слова о том, что она стоит. Стоит – это слишком театрально, напоказ, а Ярославна искренне тоскует по мужу. Она одинока в своем горе.

А вот Николай Заболоцкий верно прочел это место в поэме:
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займется поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру.

Очень известный иллюстратор «Слова» В.А. Фаворский на своих гравюрах изобразил Ярославну на стене деревянного городка. В тех местах на Руси ставили белокаменные стены из тесаного природного камня с известью, и делали это не из прихоти, а по необходимости, поскольку это уже лесостепь и с древесиной, из которой можно строить крепости, напряженка.

Итак, «Ярославна рано плачет в Путивле на забрале». В соответствии с традициями устного народного творчества, да и многих литературных произведений, Ярославна трижды делает свои обращения: к ветру («О, ветре, ветрило!»), к реке («О, Днепре Словутицю!»), к солнцу («Светлое и тресветлое солнце!»)

Вы ничего странного не заметили? Игорь отправился с дружиной на Дон, а Ярославна собиралась лететь зегзицею на Дунай. Игорь ехал на Дон через Курск. Помните, он дожидается милого брата Всеволода, а у того уже дружина на запряженных лошадях под Курском дожидается. Но ведь верхний Дон и Дунай вообще в разных сторонах.

Ну, допустим, Ярославна была безграмотной и не изучала географию. Но автор-то куда глядел? Если судить по тексту, то он был очень образованным человеком своего времени.

И это еще не всё. Игорь со Всеволодом и дружинами отправились на восток или юго-восток. Битва с половцами идет где-то на Дону, а Ярославна обращается к Днепру. А эта река совсем в другой стороне, ведь Сейм течет от Путивля на запад, а Десна на запад и юго-запад до слияния севернее Киева с Днепром.

Есть логика в том, что Ярославна встает на рассвете, пока никого еще нет и никто не мешает, и обращается к восходящему солнцу, потом к ветру. Муж с воинами где-то там же. Логичнее обратиться к Дону, он там же, в той стороне, где восходит солнце. Но Ярославна обращается к Днепру. Почему? На этот вопрос мы уже ответили: через Днепр легче попасть к морю, а через него в устье Дуная. Все, что говорится об Игоре, и все, что говорится об Ярославне, – это два разных литературных произведения.

А теперь смотрим завершающие строки поэмы. Игорь из плена прибегает в Киев. Но это же не его вотчина. Его дом в Новгороде-Северском, его вторая жена Ефросинья Ярославна, если верить комментариям, ждет князя в Путивле. А он бежит в Киев, мимо собственного дома, мимо местонахождения жены, прямо к тестю. Вот тот обрадуется своему зятю, который дружину потерял, половцев привел на родную землю, а сам ни с чем явился на его великокняжеский двор! Почему? Где логика для объяснения такого поступка? Домой же Игорю ближе, чем в Киев: и ответ перед великим князем, да еще тестем держать не надо, ведь время – лучший лекарь, и с женою поскорее встретиться, она своими действиями поможет и с тестем разногласия уладить, и гнев великого князя смягчить. Опасно приносить плохую весть, можно попасть под крутую руку.

А половецкие ханы Гзак и Кончак рассуждают о том, что если сокол летит к родному гнезду, то не позарится он на красных девиц. А если позарится, то может этих красных девок и с собой увезти. А сокол-то этот мимо дома да в чужое княжество, в Боричев, предместье Киева, на богослужение. Словом, опять противоречие здравому смыслу.

Вот таких же противоречий много в мировой истории, как в комедии Грибоедова: шел в комнату, попал в другую.

Нечто подобное случилось с Колумбом: плыл в Индию, приплыл в Америку, открыл Новый Свет. Отправился в дальнее путешествие якобы из Палоса, маленького портового городка, которого и след в современном мире простыл, а приплыл в Барселону, на торжества к испанскому королю. А это лишних 700-800 километров. Или на бумаге и не столько можно показать?

Магеллан якобы дал название Тихому океану. Океан совсем не Тихий, но если Магеллан осуществлял военную экспедицию по захвату для Европы новых земель и не встретил на островах Тихого океана яростного сопротивления аборигенов, то тогда можно называть океан Тихий. Похоже, что Джеймс Кук доверился этой оценке и пострадал.

Отсюда вывод: когда где-то начинают врать, то концы с концами сойтись не могут.

Я много прочитал различной литературы, связанной со «Словом о полку Игореве», но откровенно признаюсь, не знаю ответа на вопрос, почему Ярославна плачет в Путивле. Обычно в таких условиях молодую жену оставляли под надзором близких родственников в своем доме, а не где-то за сотню верст неизвестно у кого. В общем, плач Ярославны – это талантливо выполненный отрывок из совсем другого произведения, ничем не связанного с рассказом о неудачном походе князя Игоря.

из храброго тела

поникло веселие,

трубы трубят городенские!

Ярослава все внуки и Всеслава!

Уже склоните стяги свои,

вложите в ножны мечи свои повреждённые,

ибо лишились мы славы дедов.

Своими крамолами

начали вы наводить поганых

на землю Русскую,

на достояние Всеслава.

Из-за усобиц ведь пошло насилие

от земли Половецкой!

На седьмом веке Трояна

кинул Всеслав жребий

о девице ему милой.

Хитростью оперся на коней

и скакнул к городу Киеву,

и коснулся древком

золотого престола киевского.

Отскочил от них лютым зверем

в полночь из Белгорода,

объятый синей мглой, добыл удачу:

в три попытки отворил ворота Новгорода,

расшиб славу Ярославу,

скакнул волком

до Немиги с Дудуток.

А Немиге снопы стелют из голов,

молотят цепами булатными,

на току жизнь кладут,

веют душу от тела.

Немиги кровавые берега

не добром были засеяны,

засеяны костьми русских сынов.

Всеслав-князь людям суд правил,

князьям города рядил,

а сам ночью волком рыскал:

из Киева до петухов дорыскивал до Тмуторокани,

великому Хорсу волком путь перерыскивал.

Ему в Полоцке позвонили к заутрене рано

у святой Софии в колокола,

а он в Киеве звон тот слышал.

Хоть и вещая душа была у него в храбром теле,

но часто от бед страдал.

Ему вещий Боян

ещё давно припевку, разумный, сказал:

"Ни хитрому,

ни умелому,

ни птице умелой

суда божьего не миновать!"

О, стонать Русской земле,

вспоминая

первые времена и первых князей!

Того старого Владимира

нельзя было пригвоздить горам киевским;

а ныне встали стяги Рюриковы,

а другие - Давыдовы,

но врозь их знамёна развеваются.

кукушкою безвестною рано кукует:

"Полечу, говорит, - кукушкою по Дунаю,

омочу шелковый рукав в Каяле-реке,

утру князю кровавые его раны

на могучем его теле".

Ярославна рано плачет

"О ветер, ветрило!

Зачем, господин, веешь ты навстречу?

Зачем мчишь хиновские стрелочки

на своих легких крыльицах

на воинов моего милого?

Разве мало тебе бы под облаками веять,

лелея корабли на синем море?

Зачем, господин, мое веселье по ковылю развеял?"

Ярославна рано плачет

в Путивле-городе на забрале, приговаривая:

"О Днепр Словутич!

Ты пробил каменные горы сквозь землю Половецкую.

Ты лелеял на себе Святославовы насады

до стана Кобякова.

Прилелей же, господин, моего милого ко мне,

чтобы не слала я к нему слез

на море рано!"

Ярославна рано плачет

в Путивле на забрале, приговаривая:

"Светлое и трижды светлое солнце!

Всем ты тепло и прекрасно:

зачем, владыко, простерло ты горячие свои лучи

на воинов моего лады?

В поле безводном жаждою им луки скрутило,

горем им колчаны заткнуло?"

Прыснуло море в полуночи;

идут смерчи тучами.

Игорю князю бог путь указывает

из земли Половецкой

в землю Русскую, к отчему золотому столу.

Погасли вечером зори.

Игорь спит,

Игорь бдит,

Игорь мыслью поля мерит

от великого Дону до малого Донца.

Коня в полночь Овлур свистнул за рекою;

велит князю разуметь: не быть Игорю в плену.

Кликнула,

стукнула земля,

зашумела трава,

вежи половецкие задвигались.

А Игорь князь поскакал

горностаем к тростнику

и белым гоголем на воду.

Вскочил на борзого коня

и соскочил с него серым волком.

И побежал к излучине Донца,

и полетел соколом под облаками,

избивая гусей и лебедей

к завтраку,

Когда Игорь соколом полетел,

тогда Овлур волком побежал,

стряхивая собою студеную росу:

Оба ведь надорвали своих борзых коней.

Донец говорит:

"О Князь Игорь!

Немало тебе величия, а Кончаку нелюбия,

а Русской земле веселия!"

Игорь говорит:

"О Донец! Немало тебе величия,

лелеявшему князя на волнах,

стлавшему ему зеленую траву

на своих серебряных берегах,

одевавшему его теплыми туманами

под сенью зеленого дерева;

ты стерег его гоголем на воде,

чайками на струях,

чернядями на ветрах".

Не такова-то, говорит он, река Стугна:

скудную струю имея,

поглотив чужие ручьи и потоки,

расширенная к устью,

юношу князя Ростислава заключила.

На темном берегу Днепра

плачет мать Ростислава

по юноше князе Ростиславе.

Уныли цветы от жалости,

и дерево с тоской земле приклонились.

То не сороки застрекотали -

по следу Игоря едут Гзак с Кончаком.

Тогда вороны не граяли,

галки примолкли,

сороки не стрекотали,

только полозы ползали.

Дятлы стуком путь кажут к реке,

да соловьи веселыми песнями

рассвет возвещают.

Говорит Гзак Кончаку:

"Если сокол к гнезду летит,

расстреляем соколенка

своими золочеными стрелами".

Говорит Кончак Гзаку:

"Если сокол к гнезду летит,

То опутаем мы соколенка

красною девицей".

И сказал Гзак Кончаку:

"Коли опутаем его красною девицей,

не будет у нас ни соколенка, ни красной девицы,

и станут нас птицы бить

в поле Половецком".

Сказали Боян и Ходына,

Святославовы песнотворцы

старого времени Ярослава,

и Олега-князя любимцы:

"Тяжко голове без плеч,

беда и телу без головы" -

так и Русской земле без Игоря.

Солнце светится на небе, -

а Игорь князь в Русской земле.

Игорь едет по Боричеву

ко святой богородице Пирогощей.

Села рады, грады веселы.

Певши песнь старым князьям,

потом и молодым петь:

"Слава Игорю Святославичу,

Буй туру Всеволоду,

Владимиру Игоревичу!

Здравы будьте, князья и дружина,

Борясь за христиан

против нашествий поганых!

Князьям слава и дружине!